– Разумеется, – согласилась инспектор Джен. – Именно поэтому полученные данные и вызывают такую тревогу. Возможно, в «Пинчер» проникли мошенники, которые занимаются подобным без вашего ведома, считая, что вы могли бы такое одобрить.

– Сомневаюсь.

– Когда вы в последний раз видели своего двоюродного брата, Джеффа Розена?

Винсон выглядел раздраженным.

– Я с ним не поддерживаю связь.

– Когда видели его в последний раз?

– Не знаю. Несколько лет назад.

– Когда в последний раз с ним контактировали?

– Тогда же. Как я уже сказал, мы не поддерживали связь. Его мать и мой отец уже много лет как умерли. Мы и в детстве виделись только по праздникам. То есть я понимаю, о ком вы спрашиваете, но, за исключением названного, между нами не было никаких связей.

– Но он работал в вашей компании.

– Правда?

– Вы не знали, что он работал в вашей компании? Она настолько большая?

– Достаточно большая, – ответил он. – Компьютерный отдел сам занимается своими кадрами. Они могли нанять его, не ставя меня в известность.

– Значит, вы не знаете и почему его освободили от должности.

– Нет.

– Но вы, похоже, знаете, что он занимался компьютерами.

– Да, знал.

– А знали, что он работал над кодами высокочастотной торговли?

– Нет, этого я не знал.

– А ваша фирма занимается высокочастотной торговлей?

– Конечно. Как и все инвестиционные фирмы.

Джен сделала паузу, чтобы особо подчеркнуть последнее замечание.

– Неправда, – указала она. – Ваша занимается, но этого не скажешь обо всех остальных. Это узкая специализация.

– Ну да, специализация, – согласился Винсон, снова выдав свое раздражение. – Всем нужно так или иначе с ней считаться.

– Значит, ваша фирма этим занимается.

– Да, как я и сказал.

– А ваш брат работал над вашими системами и мог оказаться свидетелем незаконной деятельности.

– Это невозможно, потому что мы торгуем в рамках правил, установленных Комиссией. И как я сказал, я сам не контактировал с ним более десяти лет.

– Можете вспомнить последний раз, когда с ним общались?

– Нет. Наверняка это было что-то малозначительное. Может быть, когда умерла его мать.

– Это было малозначительно?

– С точки зрения работы. Ладно, мне нечего к этому добавить. Вы закончили?

– Нет, – ответила Джен. – Моя группа пришла обыскать ваши записи, а все, что ваши люди отправят в облако, с этого момента подлежит пресечению.

– Нет. Не думаю. Я думаю, что вы закончили.

– Что вы имеете в виду?

В помещение вошла большая группа людей в форме охраны, и Винсон дал им знак.

– Я ответил на ваши вопросы из вежливости, но не позволю вам нарушать мою конфиденциальность. Я полагаю, ваш ордер вообще недействителен. Охрана проведет вас наружу, поэтому я прошу вас оказать этим людям содействие и уйти прямо сейчас.

– Да вы шутите, – изумилась Джен.

– Вовсе нет. Уходите сейчас же, пожалуйста. Охрана вас проведет.

Джен задумалась.

– Все, что сейчас происходит, записывается.

– Конечно. Если до этого дойдет, мы с вами встретимся в суде. А пока я прошу вас подчиниться правилам безопасности нашего здания.

Джен взглянула на лейтенанта Клэр, и та пожала плечами: ничего не поделаешь.

– Мы уходим против своей воли, – заявила Джен, – и все это будет записано. Но мы не прощаемся.

И она вышла из помещения, ее люди следом, а за ними охрана здания. В лифте стало тесно.

Когда двери лифта разъехались, полицейские пересекли большую площадь и спустились по широким ступеням на пристань.

Когда они вновь оказались в лодке, Джен выругалась:

– Вот говнюки!

– Я разбросала поденок по всему зданию, – сообщила Клэр. – Может, у некоторых из них получится спрятаться и что-нибудь услышать.

Олмстид был все еще красный от негодования – как бульдог, у которого вырвали кость прямо из зубов.

– Хорошая работа, – Джен похвалила Клэр. – Будем надеяться, что это к лучшему. Продолжайте наблюдать за всеми, кто был в здании, и за их действиями в облаке, тогда мы и увидим, не спугнули ли мы кого-нибудь. В самом крайнем случае мы накажем их уже за это насильственное вытеснение.

– Надеюсь.

И Клэр, и Олмстид разозлились не на шутку. Джен пыталась прикинуть, было ли это единственным благом от их визита или они извлекли еще что-то полезное. Они были молоды и рвались взяться за это дело.

Закрыть конюшню после того, как лошади сбежали, – конечно, так люди и поступают. В данном случае лошади оказались с четырьмя всадниками Апокалипсиса, традиционно именуемыми Завоеватель, Война, Голод и Смерть. Поэтому закрытие конюшни получилось особенно знаменательным.

Хотя естественно, даже эта инстинктивная и бесполезная реакция оспаривалась и, как отмечали многие, наступила слишком поздно. Когда мир объят пламенем, указывали многие, почему бы просто не дать ему плыть по течению, а самим встать на гребень волны, насладиться последним расцветом цивилизации и перестать даже пытаться все исправить? Это называлось адаптацией и служило популярной философской позицией среди определенных граждан облака, либертарианцев и различных академиков, преимущественно молодых и бездетных либо каким-то образом ощущающих отсутствие личных интересов. Поэтому они выглядели крутыми и часто получали работу от интеллектуалов со схожими взглядами. Это очень выгодный цинизм, когда можно вести себя так, будто все по-прежнему хорошо, весело и вообще теперь это считается нормальным. Когда ряд ученых указал, что на самом деле бесконтрольный парниковый эффект мог привести к весьма примечательным последствиям вроде тех, что несколько миллиардов лет назад имели место на Венере, а значит, эти выпущенные четыре всадника могут захлестнуть и истребить бо́льшую часть биосферы, то есть вызвать массовое вымирание, которое среди прочих видов способно затронуть и несведущих homo sapiens, то эти замечания в основном вызывали насмешки у тех, кто был слишком продвинут, чтобы думать, будто сверхуверенность могла касаться и их, таких обо всем осведомленных реалистов, какими они себя представляли. Людям нравилось быть крутыми.